было одно из самых удачных его решений.

На следующей же перемене Шмель поволок Андрея к англичанке, озвучивать свое решение. Надо сказать, Надежда Викторовна почти не выказала сомнений по поводу участия Андрея, хотя пробормотала себе под нос непонятное: „horrible pronunciation“. И все же, она была рада, во-первых, она обретала первых актеров, а во-вторых, одним из этих актеров был ученик из школы с усиленным английским. Она тут же засуетилась, достала из своей объемной сумки две распечатки и показала мальчикам роли. Андрею достался дворецкий, как он потом узнал при помощи словаря, Шмелю же достался герцог. Что за герцог, что за дворецкий, и о чем вообще была пьеса — разобрать было сложно. Шмель предположил, что это творчество самой Надежды Викторовны, потому как ни в одной из известных пьес (а он, видимо, разбирался) такого набора персонажей быть не могло. Андрею, в сущности, были неважны детали, главное, что роль его ограничивалась всего пятью короткими предложениями, а зато он гарантированно получал хорошее отношение англичанки. Вскоре обнаружились и другие плюсы. В пьесы участвовали девочки из параллельных классов, причем, судя по ажиотажу на кастинге, засветиться в пьесе хотели самые симпатичные, ну или те, которые себя к ним причисляли. И вот тут уж Андрею было о чем нервничать. Если с пьесой сложилось все более менее гладко, то с девочками у Андрея еще не складывалось никак. Он, конечно, общался с одноклассницами, ходил на школьные дискотеки, где, в общем, не робел, но стоило девушке ему понравиться, Андрей тут же терял всю свою уверенность, начинал обильно потеть, заикаться и вообще, вести себя как полный имбецил. А тут грозило не просто оказаться среди красивейших девятиклассниц школы, но и как-то с ними общаться. Но самое страшное было, что одну из главных ролей получила Наташа Семякина — ангел из девятого „Б“. Семякина была не просто стройной красивой блондинкой, она была действительно интересной. Это была девочка из хорошей семьи, с умным взглядом и не по возрасту ответственным отношением к миру. Надо ли говорить, что она была на хорошем счету у педагогов, и очень уважаема в собственном классе. В отношениях, порочащих честь и достоинство замечена не была, да сложно было ее представить увлеченной какими-нибудь романтическими глупостями. Впрочем, это не мешало сохнуть по ней мужской половине школы, с седьмого по одиннадцатый класс. Что-то говорить про учителей в этом смысле, было сложно, но историк постоянно собирал походы, каждый раз интересуясь именно у Наташи, отпустят ли ее родители. Семякина в походы не ходила, и не потому, что была какой-то чопорной и закрытой для общественных мероприятий, у нее были резоны так поступать, и дело было точно не в родителях.

Наташе досталась герцогиня. Андрей сперва даже поревновал чуть-чуть, ведь герцогом был Шмель. Но потом выяснилось, что у Шмеля, оказывается, уже были какие-то „суперзерьезные“ отношения вне стен школы, а „глупые школьницы“ его совсем не интересовали. Более того, как это было не странно, но по воле творческой музы Надежды Викторовны, общалась герцогиня в основном с дворецким. Причем, монологи у нее были что надо — на полстраницы, а глупому дворецкому, у которого уже от этого открытия краснели уши, оставалось только односложно поддакивать и вставлять ничего незначащие фразы.

Первый день репетиций — это было самое неловкое, нелепое, скомканное, наполненное комплексами и переживаниями действие, когда-либо происходившее в актовом зале школы. Молодые актеры разбились по классам, интересам и полу. Надежда Викторовна пыталась разобраться с последовательностью сцен, сама себя чувствуя неловко в амплуа режиссера и, как догадывался Андрей, драматурга. Так и не разобравшись со своими обязанностями, англичанка решила, не мудрствуя лукаво, исполнять известную ей роль — педагога, и, пожалуй, это было самое правильное решение. Он усадила всех на первом ряду и стала вызывать на сцену, по ходу пьесы. И вот тут и наступил тот самый ужасный момент для Андрея, ведь в первой же сцене участвовал он и Наташа. И хоть знания текста наизусть от них пока никто не требовал, читать на английском с листа для Андрея тоже было проблемой. Нет, читать он мог, и, в общем, без запинок, но его произношение… Андрей знал, что со стороны, когда он старательно пытался выговорить межзубное „зэ“ или непроизносимое „эр“, он выглядел словно дебил, увидевший впервые азбуку. И вот теперь ему надо было продемонстрировать свое произношение перед самыми симпатичными девочками в школе, стоя на сцене, да еще и рядом с Семякиной.

— Начинайте, — поторопила англичанка Андрея, у которого была первая фраза.

Андрей бросил взгляд на Семякину, которая с очень серьезным видом, и даже, казалось, с придыханием, уже готова выпалить весь свой огромный текст. Ему надо было произнести всего лишь: „Вы звали меня, Ваша светлость“. И тут строки поплыли, звуки вылетели из головы, и получилось что-то страшное, с кучей твердых, с неправильными ударениями, с произнесенными непроизносимыми, и очень грозным тоном, словно дворецкий был не то чтобы не рад, что его позвали, а просто хотел убить за это. Андрей в ужасе поднял глаза на англичанку и увидел, как она сморщила нос, как если бы пыталась чихнуть. Увидев взгляд Андрея, она, не переставая морщиться, решила ободряюще улыбнуться, и с этой страной гримасой произнесла:

— Very good. Наталья, please, continue.

В зале раздались смешки, но Семякина начала читать, и вроде все затихли. Андрей выдохнул. У него была еще одна фраза в конце, но там было всего три слова, и он надеялся, что выпалит их быстрее, чем кто-то сможет что-то услышать. А Наташа читала прекрасно, она легко произносила сложные русскому уху звуки, жонглирую словами и интонациями, словно это был родной для нее язык. Андрей, еще красный от стыда, с восхищением смотрел на партнершу и удивлялся, насколько та органично смотрелась в этой роли. Он легко мог ее представить настоящей герцогиней, которая вот так же — с достоинством, с гордой осанкой сокрушалась о чем-то перед дворецким. Это было странное чувство: здесь, в средней полосе, в средней школе, посреди серости и уныния вдруг появился лучик грации, совершенно неестественный в местом колорите, как может быть неестественна сирень, вдруг решившая вырасти на свалке. Андрей так засмотрелся, что пропустил место, где он должен был добавить свою реплику, но после того как Семякина, прекратив читать, выразительно на него посмотрела, спохватился и, как и собирался, выпалил свои три слова.

Надежда Викторовна похвалила первых выступающих, сделала пару замечаний Наташе, и попросила поработать над произношением Андрея. Затем она пригласила на сцену